Я дрался за Украину - Антон Василенко

И когда они подошли к нам ближе, мы как дали из девяти пулеметов! Немцы залегли, только поднимутся — мы опять ведем огонь. И они не могут подняться — ни туда, ни обратно. Ну, мы уже думали, что будет наша победа. Но через каких-то полчаса начали бить по нам из минометов. А как начался минометный огонь, то вижу — у нас уже здесь убитый, там убитый. У нас тоже был миномет, но к нему было всего девять мин. Минометчиком у нас был один татарин, он служил минометчиком в советской армии, бежал из плена и пришел к нам. У нас его звали «Ваня-миномет». Он был хороший минометчик, но что же, мины сразу кончились — девять раз выстрелил и все. Тогда ему дали приказ: «Беги в сотню, пусть высылают помощь!»

В том бою был один мой знакомый, Павел Богуш — он потом долго жил, умер совсем недавно. У него была десятизарядка СВТ, он немного из нее пострелял, а потом кричит: «Кинь мне лопату!» Я кинул ему лопату, он стал на колено и рыл, потому что подняться нельзя — немцы из пулеметов тоже стреляют. С одной стороны мина разорвалась — Павел падает на ту сторону. Опять становится на колено, еще роет. С другой стороны падает мина — он падает на другую сторону. После одного разрыва поднимается, кричит мне: «Я уже ранен!» Я ему кричу: «Ползи назад!»

Я стрелял из карабина, и попадал — немцы падали. Но хочу Вам сказать, что и у них был снайпер, потому что когда я сделал пару выстрелов, то пуля как даст мне по шапке! Шапка аж слетела с головы, пуля прошла насквозь и распорола ее. После этого я уже голову не высовывал. Вообще-то я немного учил снайперское дело, стрелок был очень хороший — на подготовке лучше меня стрелка не было.

Когда я с подводы слазил, то взял два ящика с лентами для «максима», положил их возле себя. А пулеметчиком, первым номером «максима», у нас был Федя Бабий — он погиб потом, в сентябре 1943 года, в бою против немцев в селе Новый Загоров. Он стрелял-стрелял, потом кричит мне: «Друг „Дуб“! Патроны! Швабы поднимаются!» Я взял ящик с лентами, стал пробираться к нему — кину ящик впереди себя, и ползком к окопу. Вижу — второй номер «максима» уже лежит убитый. Я метр до того окопа не дополз, слышу, мне что-то по ноге — бах! Аж ногу отбросило в сторону! Думаю: «Что ж такое?» Как будто кто-то палкой ударил — я сначала и не понял, что это. Заскочил в окоп, а там места мало, мы понемногу вытолкали того убитого парня наверх, я лег на его место, достал из ящика ленту, и пулемет стал дальше вести огонь. Потом чувствую, как будто мне кто-то иголками бьет в голову — пульс. И в сапоге стало мокро — кровь залила. Говорю Феде: «Знаешь что, я ранен!» А он мне: «Держи ленту! Швабы поднимаются!» Федя Бабий тоже служил в польском войске, хорошо знал оружие, был отличный пулеметчик. Он немцев хорошо посевал из пулемета, не давал им подняться.

А немцы все бьют и бьют из минометов. Меня ранило еще раз — недалеко разорвалась мина, осколок рикошетом от земли попал мне в левую руку, и там застрял. Мне аж запекло в руку, я набрал земли, приложил к ране. Говорю Феде: «Я уже и в руку ранен». А из моей руки струя крови бежит ему прямо на пулемет! Федя кричит: «Друг „Дуб“, убери кровь — мне не видно!»

После второго ранения я уже был не стрелок, совсем кровью истек. Но в это время немцы стали отступать — забирали своих убитых, раненых и грузились в машины. Пока нам на подмогу подошла наша сотня с пушкой-сорокапяткой и человек тридцать кавалеристов, то они уже уехали.

Из наших сорока трех человек в бою погибло семнадцать, девять человек было тяжело раненых, потом двое из них умерли. Немцев мы там положили немало, они увидели, что им тут дают по зубам, и уехали, села Мачулки и Синявка не сожгли.

Меня раненого привезли в Мачулки, сначала разместили во временном госпитале, он был в доме у одного человека, его фамилия была Зиминский. В селе был врач, терапевт с Восточной Украины, его фамилия была Лихачев, с ним была его жена и дочка. И его жена была врачом, а дочка медсестрой. Их немцы везли в Германию, но наши их вагон отцепили, и они стали врачами в Мачулках. Они мне сделали временную перевязку, вынули осколок из руки. Пятка у меня была прострелена насквозь, я ее и сейчас чувствую, когда погода меняется.

Раненая нога начала пухнуть, меня завезли в госпиталь на Вовчак, там у нас был хирург, еврей. Он посмотрел на ногу и сказал: «Это может быть гангрена, тогда придется отнять ногу». Я ответил, что ногу отнять не дам, говорю: «Везите меня к моему знакомому, частному врачу». Это был друг моего отца, бывший военный фельдшер, они вместе служили в царской армии, потом в петлюровской армии. Он жил в селе Шельвов, фамилия его была Кватирук, после службы он лечил людей в селах, многим помог. Когда мы еще были маленькими, и, бывало, кто-то из нас заболеет, то папа поедет, привезет его к нам, и он лечит нас дома. Он умел лечить травами и даже уколы делал. Повезли меня ночью, ехали двумя подводами, с охраной. Я сказал завезти меня в село Гранатов к надежным людям — там двое стариков жили возле леса. Послали связного к моему отцу, чтобы он привез ко мне Кватирука. Брата тогда уже не было дома, он был или в УПА, или в боевке ОУН, я даже точно не знаю. Папа сразу приехал, привез Кватирука, он осмотрел ногу, говорит хозяевам: «Грейте воду». Нагрели воду, он сделал мне компресс, пару уколов и говорит: «Сынок, будет у тебя нога! Я еще наведаюсь к тебе».

И так меня в той хате оставили. Время от времени наведывались ко мне из местной сельской боевки ОУН — они охраняли меня. И еще у меня был при себе пистолет и гранаты на случай чего. Кватирук сказал делать мне ванны, наливали в деревянное корыто теплую воду с травами, это снимало отек.

Через пару месяцев я начал ходить на костылях, потом с палкой — ходил на задания по разным селам. Оружие у меня было еще раньше — сначала «наган», а потом пистолет ТТ. Я Вам расскажу, почему я поменял «наган». Дело в том, что «Залесный» назначил меня референтом Службы безопасности по подбору кадров на обучение. Однажды нужно было провести человека из села в село. От села к селу нас всегда проводили связные — я же всех местностей не знаю. Заходим со связной в одно село, в следующее село нас еще кто-то ведет, и так от села до села, чтобы мы нигде не заблудились — немцы же везде. Зашли в село Мосырь Любомльского района, дальше надо было идти через лес в село Стенжаричи. Ну и пошли. С нами шла девушка-связная из Мосыря, она знала эту дорогу, знала этот лес. Кроме того, со мной был один наш легкораненый из Горохова, я его сопровождал. Прошли немного, с одной стороны дороги был старый лес, а с другой посадка — уже выросли молодые сосны. Слышу — впереди тарахтит какая-то телега. Мы спрятались в сосняке. Смотрю — со стороны Стенжаричей едет телега, а на ней сидят двое немцев и один гражданский человек их везет. А оружие было только у меня. Я говорю нашим: «Стойте здесь, а я сейчас их разоружу!» И выскочил из-за дерева, кричу: «Хенде хох!» Впереди сидел один немец, с автоматом на шее, а сзади другой. Когда я выскочил, то первый немец встал на телеге во весь рост, руку держит на автомате. Я вижу, что это не шутки, направил на него «наган» — клац, а он не выстрелил! Второй раз — нет, третий раз — нет, а немец в этот момент выпрыгивает из телеги и в сосняк убегает! И второй немец вслед за ним — убежали оба. Мне даже дурно стало — весь барабан переклацал, а ни один патрон не выстрелил. А мужик-возчик испугался, сидит молча. Посмотрели, что там в телеге — а немцы набрали яиц в корзины, листьев табака. Мы ничего из этого не взяли, я говорю возчику: «Дядя, езжайте домой!» Пошли в лес, сел я на пеньке и не могу в себя прийти. Открыл барабан «нагана» — в каждом патроне есть пробоина! Взял коробочку из-под махорки, поставил ее на пенек, стал снова стрелять — все патроны выстрелили, до одного! Почему так получилось — кто его знает. После этого я «нагану» уже не мог доверять, поменял его на ТТ. У одного нашего был ТТ без патронов, а я ему дал «наган» с патронами.